Бекхен всегда считал себя целеустремленным человеком. Небезосновательно, конечно. Мало кому удалось бы организовать тот тип бизнеса, которым он умело управлял, с каждым годом только увеличивая свое влияние. С самого детства, если он чего то хотел, то, не смотря ни на какие преграды, получал это. Будь то желаемая сладость, чужая игрушка или внимание определенных персон. И вот прямо сейчас он хотел Пак Чанеля. Хотел так, как не хотел ничего другого в своей бурной жизни. И Бекхен чувствовал, что уже в ближайшее время, он своего добьется.

После его последнего фееричного посещения полицейского участка, прошло уже больше двух недель, когда одну из его «бабочек» снова поймали. В этот раз, перешагивая порог учреждения, у Бекхена было какое-то хорошее предчувствие. И оно стало сбываться, как только он увидел своего детектива. Чанель обычно всегда ходил на работу в костюмах и не то, чтобы это не было слишком возбуждающе для некоторых отдельных Бен Бекхенов, но Пак в обтягивающей футболке и, судя по всему, джинсах был невероятно горяч. Бекхен подтянул невидимые слюни и несколько раз отсканировал подтянутое тело профессиональным взглядом. Ну, до чего ж хорош!

Когда Бекхен присел на свое привычное место, детектив, почему то, занервничал больше обычного.

- Добрый день, детектив Пак! – Бекхен еще раз, чисто в профилактических целях, стрельнул взглядом в сторону собеседника. – Вы сегодня прекрасно выглядите. Свежо как-то. Новый стиль?

Щеки Чанеля залились небольшим румянцем. Не будет же он рассказывать, что узнав о том, что к нему на «прием» привели очередную «бабочку», он так разнервничался, что позорно разлил на себя целую чашку свежеприготовленного кофе. И сейчас он вынужден сидеть в своей сменной одежде, которую он хранил в участке на случай полевой работы.

- Нет, - смущенный комплиментом, буркнул он, - Вы все принесли? – Почему-то, в этот раз Чанель не испытывал обычного негатива, которым всегда сопровождался приход директора. Бекхен сегодня был каким-то даже миленьким и к тому же, в бедной вихрастой голове то и дело крутились слова Сехуна, которые не давали ему спокойно жить вот уже две недели.