- Простите, святой отец, я согрешил.

 

И так изо дня в день. Если бы Бэкхен знал, сколько грешников находится в Сеуле, в жизни бы не рвался в эту паству. Нет, ну он предполагал, что в столице будет побольше посетителей, но не настолько же! Он сбежал из своего городка, где каждая собака исповедовалась, каждый раз, когда сходит в туалет, наивно полагая, что в большом, цивилизованном городе люди не настолько набожны. О, эти ошибки молодости! Если раньше к нему приходили с какими-то порой даже смехотворными покаяниями, то здесь людская фантазия била ключом и играла в оркестре.

 

И что самое интересное, у него даже появилась своя «постоянная клиентура». Определенный контингент личностей постоянно таскался к нему в паству, и если бы не тайна исповеди, Бэкхен бы уже издал бестселлер по мотивам их историй и жил бы на вырученные деньги до конца жизни. К сожалению, исповедь священней врачебной тайны и все что остается Бэкхену – ловить в коридорах паствы Исина и как пастору их прихода изливать на него все, что скопится за очередной сеанс (психотерапии) исповеди. Исин при этом имел вид отстраненный, можно сказать даже одухотворенный, но, тем не менее, всегда помнил абсолютно все детали предыдущих сеансов. При этом он постоянно игриво поигрывал своей неизменной «колотушкой» - массажером, больше похожим на судейский молоточек на длинной палке, к ручке которого были прикреплены четки розария. Он этой палкой несущей «божье исцеление» мог, как легко постукивать себя по плечам в моменты раздумий, так и втащить своим коллегам по любому мягкому и не очень месту, изливая на них «божье негодование». Бэкхену не часто перепадало этого негодования, да и он не терял бдительности рядом с пастором. А вот у Лухана – их самого молодого викария, была постоянная подписка на без лимитный массаж жопы. Он только недавно принял сан и все еще был подвержен людским порокам.

 

- Гнев -

 

Одним из таких пороков, был как раз один из постоянных клиентов Бэкхена. Сехун приходил на исповедь слишком часто для человека, который, в целом, больше походил на инфантильного хулигана, по которому плачет пара суток в обезьяннике их районного отделения, чем на верующего и набожного прихожанина. Потому что этот цветовод-любитель имел своеобразное представление о том, как нужно ухаживать за растениями и имел руки прорастающие из того места, по которому так любил нанести внезапную атаку отец Исин. Но при этом он свято верил, что во всех его цветоводческих провалах виноват его сосед из дома напротив. Тот излучал настолько унылую и меланхоличную ауру вокруг себя, что в радиусе многих метров вяли даже вечнозеленые кактусы. Бэкхен отнесся бы несерьезно к подобного рода рассуждениям Сехуна, но он имел несчастье быть знакомым с этим человеком. И, пожалуй, тот смог нанести ему реальную моральную травму своим поведением. Поэтому в глубине души, Бэкхен поощрял все диверсии Сехуна, направленные на «справедливое возмездие». А если придать этим действия флер божьей кары, то вообще можно со спокойной душой направлять заблудшую душу на покорение еще не использованных им ранее актов вредительства.

 

Так и проходили исповеди, легко поддающегося негодованию, Сехуна последний год. Бэкхен выслушивал очередной отчет о проделанной работе по превращению жизни соседа в ад, отпускал ему все грехи, и давал пару советов на новые достижения. В это время, рядом с конфессионалом обычно пристраивался Лухан и то ли наслаждался видом эмоционального Сехуна, то ли заслушивался его исповедями. И сколько бы раз его не сгоняли с насиженного места, он всегда возвращался, стоило на горизонте их парадного входа появиться одной долговязой фигуре.

 

Собственно такая картина и открылась взгляду Исина, что вышел из бокового прохода, начинающегося как раз в паре метров от их исповедальни. Шторки на входе были плотно задернуты, что намекало на то, что там сейчас проходит таинство исповеди, а вот то, что исповедовался там Сехун, в свою очередь намекал оттопыренный зад Лухана, который, согнувшись, смотрел сквозь небольшие фигурные отверстия в боковой панели. Исин не спеша подошел к своей жертве поближе. Пару раз задумчиво ударил себя по правому плечу своей колотушкой, оглядывая увлеченного подслушиванием Лухана то с одной стороны, то с другой. Оценил расстояние и угол удара, и встал в стойку, чем-то напоминающую позу бэттера в бейсболе. Пару раз взмахнув массажером в воздухе, проверяя точность удара, он сделал полшага в бок и кивнул сам себе. Окрестив правой рукой объект удара, Исин картинным жестом размял шею, снова принял нужную позу, и с тихим шорохом колотушка встретилась с так неосмотрительно оставленной без присмотра задницей викария. Лухан громко ойкнул и, схватившись за пострадавшее место, резко разогнулся и развернулся на месте. Исин выглядел абсолютно невинно, но при этом он намекающе похлопывал себя по плечу массажером. Лухан тяжело вздохнув, уважительно поклонился пастору и, потирая место ушиба, потрусил в тот же боковой проход из которого ранее вышел Исин. Тот в свою очередь спокойно продолжил свой путь, уже предвкушая, о каких новых каверзах Сехуна ему сегодня расскажет Бэкхен. Главное «удачно» подставиться, когда он будет искать пастора для разговора.

 

Тем временем, находящиеся в конфессионале люди услышали негромкий вскрик и Сехун, прервавшись, поинтересовался у священника не нужна ли там кому-нибудь помощь. Бэкхен, прекрасно знающий о замашках Лухана, заверил его в том, что снаружи все в порядке и что, если в следующий раз, Сехун захочет выйти на свою диверсию так поздно ночью, то имеет смысл не напяливать на себя белый спортивный костюм. Это слишком палевно по многим причинам. Сехун советом проникся и забормотал благодарности Господу и слуге его.

 

- Ну а что дальше, сын мой? – Бэкхену было интересно, чем закончился очередной полет мысли его прихожанина.

 

- А потом я сыпанул зерна на его лужайку и провел тонкую дорожку из них до ближайших голубей. Прошло всего десять минут, и весь двор Чондэ был завален беснующимися птицами. – Сехун тяжко вздохнул. – Теперь они там постоянно тусуются. Кажется, он их кормит. Хотя, они и выполнили свою задачу, обосрав его дом от крыши до крыльца.

 

В этот раз Чондэ вызвал гнев Сехуна и такую интересную месть, из-за того, что у него наконец-то испустили дух последние выжившие фиалки. Бархатцы пока еще держали позиции, но Сехун упорно отвергал любые инструкции по разведению цветов, уверенно полагая, что у него есть прочная связь с растениями и он лучше знает, что им нужно. И при этом умирают они именно из-за Чондэ и его тяжелой энергетики. Никак иначе.

 

Бэкхену оставалось только молиться за сохранность последних героически выживших цветов в палисаднике Сехуна. Хотя Бэкхен каждый раз был заинтригован исповедями Сехун. Тот умудрялся гневаться и нести возмездие настолько палевно, насколько это вообще можно было делать и от ответных действий его спасало только то, что Чондэ был слишком ленив и индифферентен ко всему. В особенности к Сехуну и его цветам.

 

Дослушав всю исповедь до конца, Бэкхен назначил епитимию и со вздохом решил заканчивать сеанс.

 

- Я освобождаю тебя от твоих грехов во имя Господа, и Сына, и Святого духа. – Бэкхен окрестил Сехуна через перегородку. – Иди с миром и служи Господу.

 

Сехун радостно закивал и, поблагодарив священника, легкой походкой почесал из прихода. Бэкхен проводил его задумчивым взглядом.

 

- Похоть -

 

Следуя народной примете – «Если ваш путь сегодня пересекся с долговязым мстителем, ждите что весь оставшийся день поедет под откос» – через пару часов после Сехуна, в паству пришел Кенсу.

 

Это еще один постоянный клиент Бэкхена. Но стресса он ему приносил не в пример больше, чем Сехун вместе с Чондэ вместе взятые. Потому что Кенсу имел неосторожность мало того что поддаться греху, так еще и с «довеском». А еще имел богатое воображение и слишком подробно им делился. Поэтому каждый раз после его исповеди, Бэкхен вылетал из конфессионала чуть ли не быстрее прихожанина и запирался в своей келье на неопределенное время для «молитв».

 

С тяжелым вздохом, он проверил, что четки розария надежно болтаются у него на запястье, и пригласил выжидательно уставившегося на него Кенсу в конфессионал. Каждый раз Бэкхен почти наивно надеется, что монотонное повторение про себя Молитвы Господней под размеренное перебирание бусин в четках, спасет его от всех тех картин, что рисовал Кенсу своим глубоким голосом. И каждый раз его ждал полный провал. Потому что:

 

- … А потом он берет его в рот полностью, плотно обхватывая губами, и мерно двигает головой, пока своим языком обрабатывает его внутри. И мычит при этом от удовольствия, почти закатывая глаза. Закончив с одним, и проглотив все, он принимается за другое. И повторят все своим манипуляции с заглатыванием. Пока не удовлетворится. А для этого ему нужно так много! – С каждым предложением напряжение нарастало не только со стороны Бэкхена, но и со стороны исповедующегося, и он постепенно переходил на более громкий тон. – Под конец, у него уже все лицо испачкано, но он, кажется, совсем не обращает на это внимание, потому что полностью вытирает все эти масляные капли только после того как закончит с последним. Я так больше не могу, святой отец!

 

- Да, я тоже, сын мой, - пробормотал Бэкхен, слегка ерзая на жесткой скамейке конфессионала.

 

- Как он может так много заглатывать за раз? – Кенсу немного понизил тон, но нотки возмущения из него не исчезли. – Нет, ну я не могу жаловаться на самом деле, это же приносит мне удовольствие. Но это так грешно, святой отец, - Кенсу удрученно вздохнул.

 

- Согласен, сын мой, - Бэкхен важно покивал для убедительности.

 

- Да и деньги неплохие, - продолжил рассуждать Кенсу, - но я все равно не понимаю, как один человек может съесть столько острых крыльев за раз, и почему во время каждого его прихода в мой ресторанчик, мне хочется разложить его на столе, заваленном костями, которые он до этого так тщательно вылизывал.

 

Вот и Бэкхен никак не мог понять, за что Бог его так наказывает, что ему посчастливилось в этой жизни выслушивать самые двусмысленные исповеди, видимо самых отчаянных геев в Сеуле. Потому что по, несомненно, самому мудрому велению Господа, исповедоваться к нему приходит не только Кенсу, но и предмет его воздыханий.

 

- Он снова приходил вчера вечером и, простите меня, святой отец, я снова согрешил. – Кенсу перекрестился и, низко склонив голову, сложил руки в молитвенном жесте в районе груди. – Я постоянно читаю молитву, что вы мне посоветовали, но она почти не помогает, когда Чонин в очередной раз так отвратительно сексуально ест. Может есть еще какие-то способы абстрагироваться от этого?

 

Если бы Бэкхен знал, как абстрагироваться от этих двоих и их фантазий, он бы уже сам воспользовался этим методом. Но, к сожалению, Господь сказал «Не прелюбодействуй» и все. Больше никаких рекомендаций. Он сам может посоветовать Кенсу только хорошие седативные, которые он все пытается тактично выманить у Исина, но пока что безуспешно, потому что есть еще такая хрень, как «Не кради». Пассивным способом не получается, а за активные можно и массажером отхватить.

 

- Повторяй молитву более усердно, сын мой. Милостивый Отец наш посылает тебе испытания духа, и ты должен с честью преодолеть их. – Кто б Бэкхену помог преодолеть все то, что сливают на него прихожане.

 

- Хорошо, святой отец, я приложу больше усилий, - Кенсу почтительно склонился, - спасибо, что поддерживаете и верите в меня.

 

Бэкхен действительно верил. Потому что он знает и видел Чонина и на месте Кенсу, он бы сам уже давно сменил религию. Она бы называлась как-нибудь типа «Ким Чонин» и в ней обязательно были бы заповеди из разряда «Ублажи ближнего своего». Но, к счастью, Бэкхен на своем месте и ему предлагается только виртуальное участие во всем этом искушении.

 

- Я освобождаю тебя от твоих грехов во имя Господа, и Сына, и Святого духа. Иди с миром и служи Господу. – Произнеся ритуальную фразу, оканчивающую исповедь, и назначив епитимию, Бэкхен поспешил покинуть исповедальню. Молитвы уже совсем не ждут.

 

- Чревоугодие -

 

Спустя несколько дней после Кенсу, своим присутствием его осчастливил и Чонин. Скромно помявшись у входа и, несколько раз удрученно вздохнув, он все-таки зашел в исповедальню. Бэкхен знал, что тот придет в ближайшие дни. Потому что их с Кенсу грехопадение переплетено настолько, что бестселлер издать каждый раз хочется все с большей силой. Пока один торчит за стойкой и справляется со своим организмом и гормонами, второй заработал себе уже язву, поглощая неимоверное количество острой пищи, так же в свою очередь отдаваясь во власть серотонина от вида кайфующего владельца ресторанчика, который тоже предается… В общем, это абсолютно замкнутый круг и Бэкхена уже укачивает на нем если честно. Чонину одинаково нравятся курочка и Кенсу, который ее готовит. Но если с Кенсу у них затянувшийся добрачный период, то любовь к курице и отсутствие стоп-крана привели к душевным травмам желудка и обжорству. Бэкхен каждую ночь молил Бога указать ему, как Чонин при этом оставался подтянутым и относительно худым. Потому что лично Бэкхену держать себя в форме позволяла только божья помощь. То бишь, постная еда и периодически случающиеся с ним посты.

 

Короче, вполне естественно, что после того, как в пастве объявлялся Кенсу, следом у дверей возникал и Чонин, как непосредственный участник коллективного падения.

 

- Простите, святой отец, я согрешил, - почти неслышно начал Чонин.

 

- Да я уже в курсе, - еще тише пробурчал Бэкхен. Чонин, через перегородку его не расслышал, поэтому спокойно продолжил.

 

- Я снова переусердствовал в приеме пищи, - он стал выглядеть таким расстроенным, что если бы Бэкхен не знал настоящей причины его греха, то даже пожалел бы его. – Дьявол слишком искусен в своем стремлении соблазнить меня на свершение проступков.

 

- Бог всегда дает нам те испытания, которые мы можем вынести, - Бэкхен начал свою не единожды отрепетированную речь, потому что исповеди Чонина настолько стабильны в своем содержании, что Бэкхен уже подумывает записать свои реплики на диктофон и мирно дремать во время этих сеансов. – Он верит в тебя, и в то, что ты имеешь достаточно мужества, чтобы противостоять всем козням Дьявола.

 

- Вы правда так думаете, святой отец? – Чонин с надеждой посмотрел в прорези разделяющей их перегородки.

 

- Конечно, сын мой, - Бэкхен степенно кивнул.

 

- Ваша вера всегда придает мне уверенности, святой отец, - вздохнул Чонин и заговорил уже погромче, - и я всегда выхожу из паствы преисполненный вашей